Неточные совпадения
Дочь
вышла замуж и не навещает, а на руках два маленькие племянника (своих-то мало), да взяли, не кончив курса,
из гимназии девочку, дочь свою последнюю, через месяц только что шестнадцать лет минет, значит, через месяц ее и выдать можно.
Попав
из сельской школы по своим выдающимся способностям в
гимназию, Набатов, содержа себя всё время уроками, кончил курс с золотой медалью, но не пошел в университет, потому что еще в VII классе решил, что пойдет в народ,
из которого
вышел, чтобы просвещать своих забытых братьев.
Эти сестрицы выписали
из Риги остальных четырех,
из которых одна
вышла за директора
гимназии, другая за доктора, третья за механика, а четвертая, не пожелавшая за преклонными летами связывать себя узами Гименея, получила место начальницы узловской женской
гимназии.
Ездила она таким образом да ездила — и добилась своего. Хотя ученье, по причине частых кочеваний,
вышло несколько разношерстное, а все-таки года через два-три и Мишанка и Мисанка умели и по-французски и по-немецки несколько ходячих фраз без ошибки сказать, да и
из прочих наук начатки усвоили. Им еще только по десятому году пошло, а хоть сейчас вези в Москву да в
гимназию отдавай.
Однажды я шел в
гимназию с «большой перемены» и увидел, что к этому дому подъехала коляска и
из нее
вышло четыре еврея.
Трудно сказать, что могло бы
из этого
выйти, если бы Перетяткевичи успели выработать и предложить какой-нибудь определенный план: идти толпой к генерал — губернатору, пустить камнями в окна исправницкого дома… Может быть, и ничего бы не случилось, и мы разбрелись бы по домам, унося в молодых душах ядовитое сознание бессилия и ненависти. И только, быть может, ночью забренчали бы стекла в генерал — губернаторской комнате, давая повод к репрессиям против крамольной
гимназии…
Наутро я пошел в
гимназию, чтобы узнать об участи Кордецкого. У Конахевича — увы! — тоже была переэкзаменовка по другому предмету. Кордецкий срезался первый. Он
вышел из класса и печально пожал мне руку. Выражение его лица было простое и искренне огорченное. Мы
вышли из коридора, и во дворе я все-таки не удержался: вынул конверт.
Поколение за поколением
выходили из «толстовских»
гимназий и, точно в кипящий поток, кидались в бурную университетскую полосу.
Это — учитель немецкого языка, мой дальний родственник, Игнатий Францевич Лотоцкий. Я еще не поступал и в пансион, когда он приехал в Житомир
из Галиции. У него был диплом одного
из заграничных университетов, дававший тогда право преподавания в наших
гимназиях. Кто-то у Рыхлинских посмеялся в его присутствии над заграничными дипломами. Лотоцкий встал, куда-то
вышел из комнаты, вернулся с дипломом и изорвал его в клочки. Затем уехал в Киев и там выдержал новый экзамен при университете.
Умный старик понимал, что попрежнему девушку воспитывать нельзя, а отпустить ее в
гимназию не было сил. Ведь только и свету было в окне, что одна Устенька. Да и она тосковать будет в чужом городе. Думал-думал старик, и ничего не
выходило; советовался кое с кем
из посторонних — тоже не лучше. Один совет — отправить Устеньку в
гимназию. Легко сказать, когда до Екатеринбурга больше четырехсот верст! Выручил старика
из затруднения неожиданный и странный случай.
«Не ходить в
гимназию! Конечно, — думал Передонов, — это самое лучшее. Как раньше я не догадался! Сказаться больным, посидеть дома, посмотреть, что
из этого
выйдет».
Во вторник Передонов постарался пораньше вернуться
из гимназии. Случай ему помог: последний урок его был в классе, дверь которого
выходила в коридор близ того места, где висели часы и бодрствовал трезвонящий в положенные сроки сторож, бравый запасный унтер-офицер. Передонов послал сторожа в учительскую за классным журналом, а сам переставил часы на четверть часа вперед, — никто этого не заметил.
Ольга Васильевна Коковкина, у которой жил гимназист Саша Пыльников, была вдова казначея. Муж оставил ей пенсию и небольшой дом, в котором ей было так просторно, что она могла отделить еще и две-три комнаты для жильцов. Но она предпочла гимназистов. Повелось так, что к ней всегда помещали самых скромных мальчиков, которые учились исправно и кончали
гимназию. На других же ученических квартирах значительная часть была таких, которые кочуют
из одного учебного заведения в другое, да так и
выходят недоучками.
— О, это хорошо! — сказал он, грозя самовару пальцем. — Это хорошо!
Из гимназии выйдешь такой господин, что все мы будем шапке снимать. Ты будешь умный, богатый, с амбицией, а маменька будет радоваться. О, это хорошо!
Вечера с Васей мы проводили за бильярдом, а весь день с утра читали, не
выходя из библиотеки. До григорьевской библиотеки, со времени
гимназии, я ни одной книги в руки не брал и теперь читал без передышки. Пьяная компания перевелась. Евстигнеев опять поступил на телеграф, Дорошка Рыбаков женился на актрисе Орловой и с ней вошел в состав нашей летней труппы. Оба крошечного роста, невзрачные и удивительно скромные и благовоспитанные. Рассказывали, что, когда их венчали, священник сказал им вместо поучения...
Двадцати одного года он окончил курс
гимназии, двадцати пяти
вышел первым кандидатом
из университета и тотчас поступил старшим учителем в одну
из московских
гимназий, а двадцати семи женился самым неудачным образом.
Оттого, что я каждый день в
гимназии и потом даю уроки до вечера, у меня постоянно болит голова и такие мысли, точно я уже состарилась. И в самом деле, за эти четыре года, пока служу в
гимназии, я чувствую, как
из меня
выходят каждый день по каплям и силы и молодость. И только растет и крепнет одна мечта…
А на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чисто футлярными соображениями насчет того, что вот-де в мужской и женской
гимназиях молодежь ведет себя дурно, очень шумит в классах, — ах, как бы не дошло до начальства, ах, как бы чего не
вышло, — и что если б
из второго класса исключить Петрова, а
из четвертого — Егорова, то было бы очень хорошо.
Выходим мы вместе
из дому, — это было как раз первое мая, воскресенье, и мы все, учителя и гимназисты, условились сойтись у
гимназии и потом вместе идти пешком за город в рощу, —
выходим мы, а он зеленый, мрачнее тучи.
Учитель
гимназии вышел из сарая. Это был человек небольшого роста, толстый, совершенно лысый, с черной бородой чуть не по пояс; и с ним
вышли две собаки.
Помещение мое состояло
из передней и комнаты, выходящей задним окном на Девичье поле, Товарищем моим по комнате оказался некто Чистяков, выдержавший осенью экзамен в университет, но не допущенный в число студентов на том основании, что одноклассники его по
гимназии,
из которой он
вышел, еще не окончили курса.
Одни говорили, что он упрекал его за то, что отдал сыновей в
гимназию и что
из них
выйдут «апикойрес» [Апикойрес — человек, нарушающий религиозные законы; вольнодумец.].
Он думал о том, как он будет с первых классов
гимназии угадывать «искру Божию» в мальчиках; как будет поддерживать натуры, «стремящиеся сбросить с себя иго тьмы»; как под его надзором будут развиваться молодые, свежие силы, «чуждые житейской грязи»; как, наконец,
из его учеников со временем могут
выйти замечательные люди…
Ведь ему через два месяца курс кончать,
из гимназии выходить, а вы вдруг хотите лишить его всего, — всего, за одну глупость, которую вдобавок и сделал-то он, как я не без основания подозреваю, по чужому внушению.
— Не знаю доподлинно — так уж
вышло. Будут
гимназии, семинарии,
из офицерства кое-кто и еще кое-кто
из порядочных людей… Там будешь?
Из дальнейшего разговора я узнал, что Кисочка года через два после окончания курса в
гимназии вышла замуж за одного местного обывателя, полугрека-полурусского, служащего не то в банке, не то в страховом обществе и в то же время занимающегося пшеничной торговлей.
Любовь Иосафа Платоновича Висленева к Александре Ивановне Гриневич не помешала ему ни окончить с золотою медалью курс в
гимназии, ни
выйти одним
из первых кандидатов
из университета.
Словом, в тех
из нас,
из кого мог
выйти какой-нибудь прок, не было к выходу
из гимназии никакой «николаевской» закваски.
Из моих товарищей по нижегородской
гимназии я нашел здесь Г-ва, моего одноклассника. В
гимназии он шел далеко не
из первых, а в Петербурге
из него
вышел дельный студент-юрист, работавший уже по истории русского права, погруженный в разбирание актов XVI и XVII веков.
Крепостников
из нас не
вышло, по крайней мере очень многих
из нас; прямо развращающих влияний не вынесли мы ни
из гимназии, ни
из домашней обстановки, даже не приобрели замашек тщеславия и суетности более, чем бы это случилось в настоящее время.
По-прежнему я был учителем и кумиром моей «девичьей команды». Она состояла
из родных моих сестер, «белых Смидовичей» — Юли, Мани, Лизы, и «черных» — Ольги и Инны. Брат этих последних, Витя Малый, убоялся бездны классической премудрости,
вышел из шестого класса
гимназии и учился в Казанском юнкерском училище. Дома бывал редко, и я его, при приездах своих на каникулы, не встречал. Подросли и тоже вошли в мою команду гимназист-подросток Петр и тринадцати-четырнадцатилетняя гимназисточка Маруся — «черные».
Воротился
из гимназии, пошел домой двором, через кухню. Акулина жарила картошку. Очень вкусная бывает картошка, когда только что поджарена, Я стал есть со сковороды. Окна кухни
выходили в сад, — вдруг слышу, папа с террасы кричит...
Шувалов выработал также план среднего и низшего обучения; по провинциям должны были заводить народные школы, где преподавались бы основы разных наук, а в «знатных» городах —
гимназии, куда поступала бы молодежь
из школы и
выходила бы в университет, в Академию наук, в Морскую академию или кадетский корпус.
Владимир Андреевич припомнил свое детство в Смоленске, в доме родственников светлейшего. Он был воспитанником-приемышем. Кто были его родители — он не знал. Затем он был отправлен в Москву в университетскую
гимназию, откуда
вышел в военную службу в один
из армейских полков и прямо отправился на театр войны с Турцией. Неожиданно, с месяц, с два тому назад, он был отозван
из своего полка и переведен в гвардию с командировкою в Петербург, в распоряжение светлейшего князя, генерал-фельдмаршала.